За родителей! (часть вторая)

Отец полагает, что детям нужно дать образование только по практически полезным профессиям, но двое старших, окончив коммерческое училище, становятся художниками: Когда подошла очередь учиться Илюше, разгневанный отец отдает его в ремесленное училище.

Год 1913. Трудовая деятельность начинается в чертежном бюро, потом телефонная станция, авиационный завод, фабрика ручных гранат. Список его профессий пополняется дальше: статист, бухгалтер, член президиума Одесского союза поэтов. Писал стихи.

Он сочинял длинные послания неизвестной нам лирической адресатке, похожие, может быть, на те стихотворения в прозе, которые упомянул Эрлих: ": В городе, где так много любви и так много имажинизма, каждое утро я говорю: пусть вы все будете прокляты в своей любви, как я проклят в своей ненависти. И пусть, взглянув на небо, вы не увидите ничего, ни ангела, ни властей. День проходит в брани и проклятиях, а ночи едва хватает для снов: на маленьком пароходе мне надо плыть в Лондон, степень моих морских познаний лишь яснее разворачивается в блеске невежества. Стыд перед капитаном с головой, как яйцо, головой побуждает меня проснуться. Ночью я вспоминаю и пожар, и очень эта один пожар, будто не было иного. И так вы видите во мне не много изменений. По-прежнему предоставляя небо птицам, я все еще обращен к земле."

Это время трогательно описано в книге о творчестве детской писательницы, кукольного драматурга Н.В. Гернет (составитель - Э.М. Рауш-Гернет. 1995 г.) : "Однажды вечером явился мальчик. Было ему 12 - 13. Громко и уверенно начал что-то читать, не помню что, неинтересное для меня. Кончил. Все помолчали. Потом кто-то из старших спросил его, как он относится к Пушкину. Я не помню точно, но суть ответа была такова, что Пушкин кончился и нам не указ. Молчание. И вдруг из темного угла, от окна, где сидел Ильф, раздался спокойный ровный голос: "Пошел вон!". Мальчик, правда, не пошел вон, а стал ходить в эту школу и в конце концов стал поэтом Семеном Кирсановым."

В записках Татьяны Тэсс читаем: "Подружиться с Ильфом было нелегко, но трудно представить себе более верного друга. Этот насмешливый немногословный человек мог быть лиричным и мягким. Рядом со многими своими сверстниками Ильф выглядел старшим. Не всем удавалось переступить ту неуловимую грань, ту дистанцию, которая как бы сама по себе отделяла его. Ильф не переносил фамильярности - ни по отношению к себе, ни по отношению к литературе. Однажды малознакомый ему писатель - автор скандальной нашумевшей книги, после которой он ничего не написал, - сказал Ильфу, похлопав его по плечу:
- Трудно, Илюша, нашему брату писателю!
- У вас есть брат писатель? - холодно удивился Ильф:"

С августа 1923 года, еще живя в Одессе, начал подписываться теперь широко известным именем Ильф. В эти годы у него еще не было уверенности, что он сатирик. Пробовал писать рассказы и очерки на героические темы о Гражданской войне. Среди них был рассказ о бойце, пожертвовавшем своей жизнью, чтобы предупредить своих товарищей об опасности. Он назывался "Рыболов стеклянного батальона", рассказ о мальчике Стеньке, захватившем в плен румынского офицера-оккупанта (очень трогательный рассказ). Стенька обезоружил офицера, ударив его по лицу только что купленным петухом.

Трудно, невозможно говорить об Ильфе, не упоминая Евгения Петрова. Жизнь Ильфа и Петрова исследована если не досконально, то во многих живописных подробностях, щедро рассыпанных в веселых и нежных мемуарах.

Вспоминает соавтор, Евгений Петров: "Знакомство состоялось в 1925 году. Потом я служил (целый год) в Красной Армии. Илья - единственный человек, приславший мне письмо в армию. Это теплое чувство признательности живет во мне до сих пор. Вообще стиль того времени был такой: на все начхать, писать письма глупо". Еще одно воспоминание: "Илья, чрезвычайно насмешливый человек, обычно сидит, вытянув перед собой ноги в остроконечных красных башмаках и быстро пишет. Закончив очередную заметку, он минуту думает, потом вписывает заголовок и довольно небрежно кидает листок зав. отделом."

Ильф и Петров были совершенно разные люди. Потрясающе красивый, плечистый, высокий черноволосый, с темными южными глазами, пышущий здоровьем и энергичный Евгений Петров и Илья Ильф - вялый, меланхоличный, стеснительный, не обладающей броской, яркой внешностью, с вечно розовым румянцем на скулах (затаилась тяжелая болезнь - туберкулез). "Человек, принадлежащий к числу тех, кто последним входит в дверь", - так о себе говорит Ильф. Будучи очень близоруким, он носил пенсне с такими толстыми стеклами, что разглядеть глаза было трудно, и если снимал его, чтобы протереть, то становился совсем беспомощным и робким. Сдержан, немногословен, ироничен. Меткость определений поражала даже хорошо знавших его. Слова, как выстрел снайпера, попадали прямо в цель. Его литературный вкус был безупречен, суждения строги, читал много, но выбор книг мог показаться неожиданным. Прекрасно знал классическую литературу, одновременно любил книги о спорте, о морских сражениях внимательно, можно сказать, "изучал" истории гвардейских полков, дневники мореплавателей, пухлые тома путеводителей и справочников. Он имел вид прекрасно одетого человека, хотя для этого как будто ничего не делал; достаточно было завязать небрежно узлом какой-нибудь мохнатый яркий шарф или надеть чуть набекрень кепку с длинным козырьком - и он уже выглядел элегантным. В редакции они входили всегда вдвоем - сперва Петров, потом Ильф. Их отделяло, вероятно, полшага, но эта краткая дистанция была характерна для их натур. Любопытно, как они могли писать вместе при такой внешней несхожести и различности характеров?