За родителей! (часть третья)

Илья Арнольдович называл себя зевакой. Сейчас это слово употребляют несколько с другим смыслом, чем видел его Ильф. Он любил бродить по улицам без всякой видимой цели - просто ходил и смотрел, замечал то, что другому показалось бы не заслуживающим внимания. Будучи в Саратове Илья Ильф наткнулся на несколько особняков, принадлежавших когда-то местной династии мукомолов - "Братья Шмидт". Вот она идея! Идея сыновей лейтенанта Шмидта: Там же Ильф услышал историю про шофера - поляка по происхождению, позже показанную в "Золотом теленке", историю про Адама Козлевича.

Наблюдательность феноменальная! Так, находясь в Ленинграде в 1924 году, проживая на Васильевском Острове, линия 2, у своих одесских знакомых (чуть позже этот адрес появился, в рассказе про девушку с редким именем Клотильда), он увидел в Александровском саду бюстик Жуковского, на цоколе которого были выбиты слова: "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли". Эти заключительные слова драматической поэмы "Камоэнс" были высечены в год установки памятника в 1887 году (автор памятника В.П. Крейтон).

Читатель! Обращаю ваше внимание! Ильф зашифрует свой год рождения на страницах "Двенадцати стульев" сообщением, что памятник установлен в 1897 году. Добавлю, что совпадает даже число - 15 (впрочем месяц другой). Кстати, к своему возрасту Илья Арнольдович вернется и в "Золотом теленке". "Мне 33 года, говорит Остап, возраст Иисуса Христа". Именно в это время , когда писались эти строки Ильфу исполнилось 33 года (октябрь 1930 года). Шутка великого? Маленькое представление "театра для себя"? Нет! Известный художественный прием, когда в массовке многофигурного полотна мы вдруг видим автопортрет живописца:

А как же соавтор? Вернемся к запискам Т. Тэсс:
"Петров был заряжен веселой, взрывчатой энергией. Он был полон любви к жизни и неутомимого стремления в нее вмешиваться - равнодушие, бюрократизм, мещанство, невежество вызывали в нем яростный гнев, он видел в них врагов, мешающим человеческому счастью. Петров был человеком действия: столкнувшись с неполадками, он тут же бросался в бой и не успокаивался, пока не добивался справедливого решения.
Энергия его была заразительна. Находясь рядом с Евгением Петровичем, слушая, как он бушует, яростно рубя воздух ребром руки, вы тоже вдруг ощущали душевное беспокойство. Вы начинали вспоминать, кому не успели вовремя помочь, к каким неполадкам остались равнодушны, какое дело отложили, - и хотелось сразу же бежать, торопиться, немедленно действовать, пока еще есть время, пока вы не опоздали:
Петров живо и искренне интересовался тем, что пишут его товарищи по профессии, следил за их работой с деятельной и взыскательной внимательностью.
Однажды, в первые годы моей московской жизни, когда я только начала печататься в московских журналах, знакомый композитор повел меня на встречу Нового года в один из самых известных тогда литературно-артистических клубов. Там я увидела Евгения Петрова, в ту пору уже знаменитого писателя. Вместе с ним была его прелестная молоденькая жена, рядом сидел красивый и элегантный Рубен Николаевич Симонов, другие знаменитости: Среди присутствующих оказалось столько людей с громкими именами, что у меня разбегались глаза - так хотелось всех разглядеть.
В разгар новогоднего вечера я заметила, что Евгений Петрович встал и направился в тот конец зала, где стоял наш столик. Мне подумалось, что он, пройдя мимо, может меня и не узнать: тогда мы были мало знакомы. Но оказалось, что он шел именно ко мне.
- Послушайте, - сказал он, здороваясь и добродушно улыбаясь. - Вы знаете, что вам уже пора написать книгу рассказов? Вы вполне можете это сделать! И вот что: никто не удивится, если книга окажется хорошей. Это как раз то, чего от вас ждут. Так что давайте: принимайтесь за работу, пишите книгу.
В ту пору у меня не было даже самого тощенького сборника, не было ни имени, ни постоянного заработка, ни своей комнаты в Москве, ни прочной почвы под ногами. Были только молодость и надежда. Но знаменитый писатель Петров стоял передо мной в сверкающем огнями зале и, весело блестя глазами, убеждал, что я немедленно должна писать книгу рассказов, и никто не удивится, если она получится хорошей: Много лет прошло с той поры, но разве можно такое забыть?"

И еще один штрих: "Петров одержимо любил музыку и разбирался в ней, как знаток. Он мог напеть по памяти тему симфонии, оперную увертюру, симфоническую поэму, помнил наизусть почти всю оперу Верди "Отелло".